Неточные совпадения
После
короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец, огромный, черноватый мужик, пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад
и отвалил,
и все стали выравниваться за ним, ходя под гору по лощине
и на гору под самую опушку леса. Солнце зашло за лес. Роса уже пала,
и косцы только на горке были на солнце, а в низу, по которому поднимался пар,
и на той стороне шли в свежей, росистой тени. Работа кипела.
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас
и время-то
короче становится. Бывало, лето
и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче
и не увидишь, как пролетят. Дни-то,
и часы
все те же как будто остались; а время-то, за наши грехи,
все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
Два инвалида
стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на
все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки
и, положив их себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай взял плеть
и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом
и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился
короткий обрубок.
Он
стал обнимать сына… «Енюша, Енюша», — раздался трепещущий женский голос. Дверь распахнулась,
и на пороге показалась кругленькая, низенькая старушка в белом чепце
и короткой пестрой кофточке. Она ахнула, пошатнулась
и наверно бы упала, если бы Базаров не поддержал ее. Пухлые ее ручки мгновенно обвились вокруг его шеи, голова прижалась к его груди,
и все замолкло. Только слышались ее прерывистые всхлипыванья.
Первый день прошел довольно быстро, второй оказался длиннее, но
короче третьего,
и так, нарушая законы движения земли вокруг солнца, дни
становились все длиннее, каждый день усиливал бессмысленную скуку, обнажал пустоту в душе
и, в пустоте, — обиду, которая хотя
и возрастала день ото дня, но побороть скуку не могла.
С утра погода была удивительно тихая.
Весь день в воздухе стояла сухая мгла, которая после полудня начала быстро сгущаться. Солнце из белого
стало желтым, потом оранжевым
и, наконец, красным; в таком виде оно
и скрылось за горизонтом. Я заметил, что сумерки были
короткие: как-то скоро спустилась ночная тьма. Море совершенно успокоилось, нигде не было слышно ни единого всплеска. Казалось, будто оно погрузилось в сон.
После ужина мы
все расположились на теплом кане. Дерсу
стал рассказывать об одном из своих приключений. Около него сидели Чжан Бао
и Чан Лин
и внимательно слушали. По их
коротким возгласам я понял, что гольд рассказывал что-то интересное, но сон так овладел мною, что я совершенно не мог бороться с ним
и уснул как убитый.
Я взглянул на костер. Дрова искрились
и трещали. Огонь вспыхивал то длинными, то
короткими языками, то
становился ярким, то тусклым; из угольев слагались замки, гроты, потом
все это разрушалось
и созидалось вновь. Дерсу умолк, а я долго еще сидел
и смотрел на «живой огонь».
Париж еще раз описывать не
стану. Начальное знакомство с европейской жизнью, торжественная прогулка по Италии, вспрянувшей от сна, революция у подножия Везувия, революция перед церковью св. Петра
и, наконец, громовая весть о 24 феврале, —
все это рассказано в моих «Письмах из Франции
и Италии». Мне не передать теперь с прежней живостью впечатления, полустертые
и задвинутые другими. Они составляют необходимую часть моих «Записок», — что же вообще письма, как не записки о
коротком времени?
— Пигалица составляет нечто среднее между куликом
и полевым курахтаном; с последним она сходна величиною тела
и станом; ноги
и шея у ней довольно длинны, но далеко не так, как у настоящих куличьих пород; нос хотя не куриного устройства, но
все вдвое
короче, чем у кулика, равного с ней величиною: он не больше четверти вершка, темного цвета; длина пигалицы от носа до хвоста семь вершков.
Из этих
коротких и простых соображений не трудно понять, почему тяжесть самодурных отношений в этом «темном царстве» обрушивается
всего более на женщин. Мы обещали в прошедшей
статье обратить внимание на рабское положение женщины в русской семье, как оно является в комедиях Островского. Мы, кажется, достаточно указали на него в настоящей
статье; остается нам сказать несколько слов о его причинах
и указать при этом на одну комедию, о которой до сих пор мы не говорили ни слова, — на «Бедную невесту».
Ей
стало казаться, что
все мало
и что нужно пользоваться
коротким счастьем.
Ясные дни миновали,
и Марусе опять
стало хуже. На
все наши ухищрения с целью занять ее она смотрела равнодушно своими большими потемневшими
и неподвижными глазами,
и мы давно уже не слышали ее смеха. Я
стал носить в подземелье свои игрушки, но
и они развлекали девочку только на
короткое время. Тогда я решился обратиться к своей сестре Соне.
Вдруг, точно ветер, пугливо пронеслось по рядам одно торопливое
короткое слово: «Едет, едет!»
Всем как-то сразу
стало ясно, что наступила настоящая, серьезная минута. Солдаты, с утра задерганные
и взвинченные общей нервностью, сами, без приказания, суетливо выравнивались, одергивались
и беспокойно кашляли.
И как
все оно чудно от бога устроено, на благость
и пользу, можно сказать, человеку. Как бы, кажется, в таких лесах ходить не заблудиться! Так нет, везде тебе дорога указана, только понимать ее умей. Вот хошь бы корка на дереве: к ночи она крепче
и толще, к полдню [74] тоньше
и мягче; сучья тоже к ночи
короче, беднее, к полудню длиннее
и пушистей. Везде,
стало быть, указ для тебя есть.
Начал же он заселяться с сей поры единственно только арестантами военного ведомства,
стало быть, людьми, не лишенными прав состояния, теми же солдатами, как
и все солдаты, только наказанными, приходившими на
короткие сроки (до шести лет наибольше)
и по выходе из острога поступавшими опять в свои батальоны рядовыми, какими были они прежде.
Сеня Комаровский был молчалив. Спрятав голову в плечи, сунув руки в карманы брюк, он сидел всегда вытянув вперёд
короткие, маленькие ноги, смотрел на
всех круглыми, немигающими глазами
и время от времени медленно растягивал тонкие губы в широкую улыбку, — от неё Кожемякину
становилось неприятно, он старался не смотреть на горбуна
и — невольно смотрел, чувствуя к нему
всё возрастающее,
всё более требовательное любопытство.
Все неохотно улыбались в ответ ему, неохотно говорили
короткие пожелания добра. Кожемякину
стало неприятно видеть это, он поцеловался с Дроздовым
и пошёл к себе, а тот многообещающе сказал вслед ему...
Я скажу только в
коротких словах, что виноватые признались во
всем, что
все подарки,
и первые,
и последние,
и назначенные ему, он отослал к старухе Бактеевой для возвращения кому следует, что старшие дочери долго хворали, а у бабушки не
стало косы
и что целый год ходила она с пластырем на голове.
Теперь же дороги
стали короче, купцы скупее, народ беднее, хлеб дороже,
все измельчало
и сузилось до крайности.
Сделав около стола свое дело, он пошел в сторону
и, скрестив на груди руки, выставив вперед одну ногу, уставился своими насмешливыми глазами на о. Христофора. В его позе было что-то вызывающее, надменное
и презрительное
и в то же время в высшей степени жалкое
и комическое, потому что чем внушительнее
становилась его поза, тем ярче выступали на первый план его
короткие брючки, куцый пиджак, карикатурный нос
и вся его птичья, ощипанная фигурка.
Они кончили есть. Один сбивал тонким прутом стеклянные капли воды со стеблей трав, другой, следя за ним, чистил зубы сухой былинкой.
Становится всё более сухо
и жарко. Быстро тают
короткие тени полудня. Тихо плещет море, медленно течет серьезный рассказ...
Склонный
и прежде к скептическому взгляду, он теперь
стал окончательно
всех почти ненавидеть, со
всеми скучать, никому не доверять; не говоря уже о родных, которые первое время болезни князя вздумали было навещать его
и которых он обыкновенно дерзостью встречал
и дерзостью провожал, даже в прислуге своей князь начал подозревать каких-то врагов своих,
и один только Елпидифор Мартыныч день ото дня
все более
и более получал доверия от него; но зато старик
и поработал для этого: в продолжение
всего тяжкого состояния болезни князя Елпидифор Мартыныч только на
короткое время уезжал от него на практику, а потом снова к нему возвращался
и даже проводил у него иногда целые ночи.
Все короче становились опасные переходы,
и все на меньшем месте, незаметно сужая круг, кружилась шайка Жегулева, гонимая страхом, часто даже призрачным.
Она села, не раздеваясь,
и стала припоминать
все обстоятельства, в такое
короткое время
и так далеко ее завлекшие.
Это помещение, не очень большое, было обставлено как гостиная, с глухим мягким ковром на
весь пол. В кресле, спиной к окну, скрестив ноги
и облокотясь на драгоценный столик, сидел, откинув голову, молодой человек, одетый как модная картинка. Он смотрел перед собой большими голубыми глазами, с самодовольной улыбкой на розовом лице, оттененном черными усиками.
Короче говоря, это был точь-в-точь манекен из витрины. Мы
все стали против него. Галуэй сказал...
Дальше он не сумел продолжать
и остановился. Вдруг лицо матери как-то сразу смялось, расплылось, заколыхалось,
стало мокрым
и диким. Выцветшие глаза безумно таращились, дыхание делалось
все чаще
и короче и громче.
Но прошли две недели,
и как-то само собой сделалось, что эти пряные разговоры
стали реже
и короче, там
и совсем прекратились. Зима, подобно смерти,
все сглаживает
и уравнивает. К концу января оба —
и фельдшер
и учитель — испытывали чувство стыда
и отвращения, если один из них случайно заговаривал о Шилове. Прежняя добродушная услужливость в воспоминаниях
и маленькая невинная сладкая ложь теперь казались им издали невыносимо противными.
Начинается ругань… А солнце печет
и печет. Тени
становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки… Высокая трава, пригретая солнцем, начинает испускать из себя густой, приторно-медовый запах. Уж скоро полдень, а Герасим
и Любим
всё еще барахтаются под ивняком. Хриплый бас
и озябший, визгливый тенор неугомонно нарушают тишину летнего дня.
Заседатель, видимо, сильно устал. Его широкая грудь работала, как кузнечные мехи,
и все тучное тело ходило ходуном под
короткою форменною шинелью довольно изящного покроя. Щеки тоже вздувались
и опадали, причем нафабренные большие усы то подымались концами
и становились перпендикулярно, то опять припадали к ушам. Большие, сероватые с проседью
и курчавые волосы были покрыты пылью.
Был зимний
короткий петербургский вечер.
Стало темнеть. Зажгли лампу. Эрнестина Эрнестовна, низко склонившись под разноцветным абажуром, прилежно сшивала какие-то яркие куски блестящей материи. Цирковые сами себе мастерят почти
все необходимое для цирка: женщины вяжут трико
и шьют костюмы. Мужчины приготовляют «реквизит» — всякие вещи, нужные при выходе; иные из них даже вырезывают перочинным ножом деревянные клише для газетных объявлений.
Говорили отец
и дочь с глазу на глаз, но по невидимым нитям этот разговор облетел в самое
короткое время
все, какие только есть на свете, музеи, цирки, паноптикумы, «шапито»
и балаганы. Люди этих занятий пишут друг другу часто
и всегда о делах. Вскоре на
всем земном шаре
стало известно, что Барнум со своей дочерью разъезжают по разным странам с целью найти для красавицы Мод подходящего мужа, а великому Барнуму — достойного преемника.
Тупыми, безумными глазами отец смотрел, как он идет. Вот он
стал короче, ноги его как бы утонули в песке… он ушел в него по пояс… по плечи… с головой. Нет его… Но через минуту, немного дальше того места, где он исчез, опять сначала появилась его голова, плечи, потом
весь он… Он
стал меньше теперь… Обернулся
и смотрит сюда
и что-то кричит.
Нога, другая нога — неужели
все кончено? Нерешительно раскрывает глаза
и видит, как поднимается, качаясь, крест
и устанавливается в яме. Видит, как, напряженно содрогаясь, вытягиваются мучительно руки Иисуса, расширяют раны —
и внезапно уходит под ребра опавший живот. Тянутся, тянутся руки,
становятся тонкие, белеют, вывертываются в плечах,
и раны под гвоздями краснеют, ползут — вот оборвутся они сейчас… Нет, остановилось.
Все остановилось. Только ходят ребра, поднимаемые
коротким, глубоким дыханием.
И только по тому, что путь до суши
становился все короче, солнце
стало светить не так ярко
и они чаще попадали в холодную тень, он понимал, что время идет к вечеру,
и работа, радостная
и веселая, кончается.
Так часто бывает с людьми, которые знают, что им нужно, например, съездить туда-то
и сделать то-то, но которым исполнить это почему-либо неприятно или неловко, совестно, тяжело,
и они день за день откладывают свое решение,
и с каждым днем выполнение данного решения
становится для них
все труднее,
все неловче
и тяжелее, тогда как сразу, по первому порыву, оно было бы неизмеримо
и легче,
и проще,
и короче.
Получив подкрепления, адмирал Бонар
стал готовиться к экспедиции, цель которой был поход на Го-Конг, где были сосредоточены
все силы инсургентов под начальством предводителя их Куан-Дина, человека решительного
и энергичного, умевшего управлять недисциплинированными толпами анамитов
и успевшего построить в
короткое время линию отличных укреплений.
По лицу, бледному
и томному, по
коротким кудрявым волосам
и неестественно тонкой талии ей можно было дать не больше 18 лет; взглянув же на ее широкие, хорошо развитые плечи, на красивую спину
и строгие глаза, Воротов подумал, что ей, наверное, не меньше 23 лет, быть может, даже
все 25; но потом опять
стало казаться, что ей только 18.
И после этого тотчас же показался буревестник, перед которым трепетала
вся семья:
короткая, упитанная шея Ширяева
стала вдруг красной, как кумач. Краска медленно поползла к ушам, от ушей к вискам
и мало-помалу залила
всё лицо. Евграф Иваныч задвигался на стуле
и расстегнул воротник сорочки, чтобы не было душно. Видимо, он боролся с чувством, которое овладевало им. Наступила мертвая тишина. Дети притаили дыхание, Федосья же Семеновна, словно не понимая, что делается с ее мужем, продолжала...
Весь белый, с
короткими трубами для отвода пара, — отдушины были по-заграничному вызолочены, — с четырьмя спасательными катерами, с полосатым тиком, покрывавшим верхнюю палубу белой рубки, легкий на ходу, нарядный
и чистый,
весь разукрашенный флагами, «Батрак»
стал сразу лучшим судном товарищества.
Медленно
и грозно потянулся день за днем. Поднимались метели, сухой, сыпучий снег тучами несся в воздухе. Затихало. Трещали морозы. Падал снег. Грело солнце,
становилось тепло. На позициях
все грохотали пушки,
и спешно ухали ружейные залпы,
короткие, сухие
и отрывистые, как будто кто-то колол там дрова. По ночам вдали сверкали огоньки рвущихся снарядов; на темном небе мигали слабые отсветы орудийных выстрелов, сторожко ползали лучи прожекторов.
Оба княжеские дома
стали в
короткое время очень близко друг к другу. Это не осталось незамеченным московскими светскими кумушками,
и те разнесли об этом весть по
всем светским гостиным, где даже заговорили о сватовстве еще тогда, когда о нем не было
и речи.
— Я, боярин, опять-таки молвлю: мои вести
короче бабьего разума, сами будете в Москве,
все разузнаете
и диву дадитесь, как она красится, как добры
и сильны
стали детки ее
и как остры мечи их.
— Я, боярин, опять-таки говорю: мои вести
короче бабьего разума, сами будете в Москве,
все разузнаете
и диву дадитесь, как она красива, как добры
и сильны
стали детки ее
и как остры мечи их.
Наезжал к отцу в Кенигсберг на
короткое время
и Александр Васильевич, который продолжал служить при Ферморе
и лишь в конце 1761 года получил новое назначение, уже вполне боевого характера. Несмотря на свое почти пассивное
и лишь в редких случаях чрезвычайное незначительное участие в делах против неприятеля, Суворов-сын успел
все же несколько выдвинуться из ряда. Его знали
и ценили многие, в том числе
и генерал Берг. Получив в командование легкий корпус, последний
стал просить Суворова к себе.
Прошел еще год. Царь основал свою постоянную резиденцию в Александровской слободе, которая в
короткое время обратилась в город
и торговый центр,
и туда
стали стекаться со
всех сторон земли русской купцы со своими товарами, строить дома
и открывать лавки.
И еще
и еще, с безумной настойчивостью, повторял певец
все ту же
короткую и долгую фразу, точно вонзал ее во тьму. Казалось, он не мог остановиться;
и с каждым повторением жгучий призыв
становился сильнее
и неудержимее; уже беспощадность звучала в нем — бледнело чье-то лицо,
и счастье так похоже
становилось на смертельную тоску.
В самый
короткий промежуток времени после своей свадьбы Глафира перешла целый ряд превращений, в которых не всегда узнавала самое себя
и которыми удивляла как нельзя более
всех ее окружающих. Она была сначала дней десять очень скучна
и печальна; расстроенная, приходила она к сестре
и к дяде, говорила мало
и ни на что не жаловалась. Но прошло еще несколько дней,
и она
стала заговаривать о своей судьбе.
Короче сказать, ест старичок, ест, аж давится, деревянную ложку по самый черенок в пасть запихивает, с ромом-то каша еще забористее. Под конец едва ложку до рта доносить
стал. Стрескал, стервец,
все, да так на кожаном кресле
и уснул, головой в миске, бороду седую со стола свесивши…